«Ход конем» - Андрей Батуханов

– Благодарю за службу!

– Ура! – рванули четыре глотки. Петелин достал свой пистолет и несколько раз выстрелил в воздух. Вот так, без парада, но максимально торжественно, насколько это было возможно в полевых условиях, советские солдаты отметили это долгожданное событие. А в Москве в этот день был дан праздничный салют. Так долгожданная радость стала общенародной.

* * *

С-47 советской военной миссии давно уже базировались в Бари. Но отдыхать экипажам не приходилось. Почти каждый день они вылетали на задания, связанные с доставкой грузов удалённым партизанским отрядам. Трудиться приходилось в тяжелейших условиях. Система радиосвязи была несовершенной, часто найти точку сброса груза было крайне тяжело. Иногда случалось так, что определить собственное положение и найти площадку не удавалось, а долго оставаться над предполагаемым районом было рискованно, в любой момент могла последовать атака немецкой авиации. В таких случаях приходилось возвращаться на базу, не выполнив задание. Но когда удавалось доставить партизанам оружие и боеприпасы, назад возвращались с ранеными партизанами.

Черчилль всеми силами пытался возродить югославскую монархию, а Тито с его многочисленными партизанскими отрядами никак в эту картину не вписывался. Поэтому союзники по возможности старались оказывать помощь отрядам Михайловича. Но громила и побеждала фашистов в основном Национально-освободительная армия. Англичанам и американцам не удавалось игнорировать её успехи, её мощь. Но чтобы хоть как-то подсластить себе пилюлю, они всячески усложняли процедуры разрешения на вылет, и нашим лётчикам приходилось вырывать его из союзников клещами.

Вот и в этот раз Шорникову пришлось в очередной раз долго доказывать в кабинете начальника союзнической авиабазы в Бари, что его экипажу необходим вылет в далёкий горный район Западной Боснии. Начальник базы, полковник Янг, артачился, как мог. Общаться с начальником Шорникову помогал капитан Престон: будучи из семьи дипломатов, он великолепно говорил по-русски. Полковник очень эмоционально что-то объяснял капитану и, тыча в карту, несколько раз употребил слово «impossible».

– Туда нельзя сесть, тем более ночью! Босния, высокогорная площадка, снег, ночь. Невозможно. Ни один наш лётчик не сядет. Это технически невозможно! Что, у этих русских свои законы аэродинамики, а у англичан и всего мира – свои? Он хочет угробить самолёт? Это безумие, и это невозможно! – кипятился Янг.

– Мистер Шорников, – пытался нивелировать эмоциональность Янга Престон, – мы с полковником Янгом опасаемся за судьбу вашего экипажа. Садиться ночью на высокогорье в Западной Боснии – это за пределами аэродинамики, здравого рассудка и приемлемого риска. Может быть, вы перенесёте вылет на утро?

– «Импосибл»[18], говорите, – хитро спросил у своих оппонентов подполковник, – а почему шмель тогда летает? Летает против всех законов аэродинамики! У него свои законы! Мы уже две посадки произвели.

Престон старательно перевел Янгу информацию о двух посадках. Дослушав перевод, Янг взорвался.

– Я лично очень уважаю русских асов, но все же вынужден уличить вас во лжи, мистер Шорников! – почти прокричал он.

Александр Сергеевич и без перевода понял, что англичане не верят ни одному его слову.

– Капитан, передайте полковнику, что подполковник Красной армии Александр Шорников всегда отвечает за свои слова. Если я сказал, что летали в высокогорье, то, значит, летали! Если я говорю, что у нас есть две ночные посадки, то именно столько, ни больше и ни меньше, выполнил мой экипаж!

Престон с иронией перевёл это Янгу. Тот выпучил глаза, ухмыльнулся и заявил:

– Я ставлю ящик виски всему его экипажу против доказательств его слов!

Шорников на это замечание протянул полковнику Янгу открытую ладонь и сказал:

– Я даже ящик водки не буду ставить, но передайте господину полковнику, что он может уже сейчас бежать в магазин. А доказательство я добуду. Пусть даст разрешение на взлёт.

– Я согласен, – ударил Янг по руке Шорникова, – и разрешаю лететь.

Добыв с таким трудом разрешение, Шорников уже в дверях произнёс:

– Знайте, полковник, и вы, капитан, запомните, что «контракт» и «пари» – это изобретения англичан, а у меня на родине всегда обходились без бумажек. У нас ценили прилюдно данное слово. И купцы его всегда держали, чего бы это ни стоило. И на «слабо» русского солдата не взять.

И, отдав честь, вышел.

– Каков наглец! – возмутился Янг.

– Мистер Янг, вы разбудили настоящего медведя, смотрите, как бы нам не опозориться, – засомневался знающий русских лучше капитан Престон.

* * *

Подойдя к экипажу, Александр Сергеевич принял доклад о десятиминутной готовности к вылету, но ничего не сказал о пари с Янгом. Пока все споро готовились к вылету, он ненадолго исчез и вернулся с чем-то объёмным, но лёгким, завёрнутым в рогожу. Пронёс это в хвост салона так, чтобы никто не увидел. Освободившись, принялся привычно гонять экипаж перед отлётом. Техника сбоев не выявила, экипаж – тоже. Когда ночь уже опустилась на авиабазу, советский С-47, тяжело разогнавшись, поднялся в воздух.

Не надо думать, что только пять самолётов, расквартированных на базе в Бари, принимали участие в поставках вооружения югославским партизанам и эвакуации раненых с передовых позиций. К началу сорок четвёртого года был наведён надёжный воздушный мост с аэродромов из-под Киева. Его перекинула Четвертая армия Авиации дальнего действия. Эта работа была не менее опасна, чем боевые действия на фронтах Великой Отечественной. И, в отличие от боевой машины, транспортник не мог оказать достойного сопротивления истребителям врага и его зенитному заграждению. Работа велась экипажами на пределе человеческих и механических сил. Две тысячи шестьсот километров, которые было необходимо преодолеть на пути туда и обратно, были техническим пределом для этого класса самолётов.

Часто, уходя от зенитных заслонов на территории Румынии и Венгрии, приходилось проявлять чудеса храбрости и мастерства пилотажа. В марте и апреле на горных площадках лежал снег, что очень сильно затрудняло посадку и взлёт. Зачастую площадки были узкими и короткими, лишавшие права на малейшую ошибку. Это было сродни цирковым номерам канатоходцев или эквилибристов, только без оркестра и восторженной публики. Как правило, на заход был один-единственный шанс, и пилоты умело им пользовались.

Через Адриатическое море экипаж Шорникова долетел до югославских гор, которые поднимались к небу, почти достигая лётного потолка. В этот раз бедный С-47 не стал прижиматься к облакам, а углубился на сушу, по-змеиному скользя между отрогами хребтов. Примерно через час влетели в узкую долину, и все вздохнули – цель полёта в прямом смысле слова была не за горами.

В этот раз коридор подлёта к высокогорной площадке, предназначенной для посадки, был сильно ограничен двумя горами справа и слева. Плюс на курсе то и дело появлялись сопки, которые требовали повышенного внимания к себе. Пропустил – и собирай себя по округе. Чтобы нормально сесть, Шорников применил свою излюбленную хитрость, благо пилотажное мастерство и хладнокровие позволяли ему этот трюк. Чтобы противник не засёк место их посадки, Александр Сергеевич пролетел над сопками, выключив моторы, и после резкого виража спланировал к партизанским кострам. На этот раз лихой манёвр полностью удался. И это в отсутствие штурмана Якимова!